Статья из сборника в капсуле, заложенной в фундамент церкви в 1997г.

Когда-то мы были свидетелями жестокой травли двух прекрасных произведений искусства – кинофильма Андрея Тарковского «Андрей Рублев» и сборника повестей Веры Пановой «Лики на заре». Оба произведения были посвящены русскому средневековью и, естественно, объективно отражали ту роль, которую играло православие в становлении молодого государства. За это они, конечно, и были преследуемы со стороны коммунистических властей.

Это припоминается в связи с концепцией, согласно которой духовность теснейшим образом связана с национальным менталитетом. А этот последний, во всяком случае, для восточных славян, неотделим от православия. Все это и уловили партийные бонзы, насаждавшие сугубую бездуховность. Тем не менее, чем же отличается русская философия от любой другой национальной философии? Прежде всего тем, что в ней превалируют религиозные мыслители, поставившие во главу угла существование индивидуума, а не абстрактные «пространство-время». Все истинно русские философы были глубоко религиозными, и духовные параметры человека, как чада Божьего были для них центральной проблемой. Дух православия, начиная со Сковороды и кончая Лосевым, так или иначе влиял на концепции наших мыслителей.

В то же время не следует сбрасывать со счетов давнюю традицию крайнего /иногда примитивнейшего/ материализма в русском менталитете / Белинский, Писарев, Чернышевский, Ленин/, представленного, что интересно, иногда детьми служителей церкви. Эта традиция всегда противостояла традиции духовности / Чаадаев, Соловьев, Розанов и другие/. Правда, для Чаадаева, как и для Соловьева, духовность, изначально связанная с христианством, приняла, как сказали бы сейчас, некие экуменические черты, так как оба испытали влияние католицизма.

                Еще более сложной фигурой был Розанов, постоянно мятущийся между ненавистью к еврейству и поклонением еврейской части Священного Писания – Ветхому Завету, при совершенном неприятии Нового Завета Иисуса Христа.

Поскольку русский менталитет в большей мере связан с литературой, чем с чистой философией, необходимо упомянуть среди наших учителей таких Титанов, как Толстой и Достоевский. Однако, если Толстой вошел в менталитет русских прежде всего как ниспровергатель и анархист, как сторонник безликой коллективности и безличной божественности, которому непонятны идеи искупления и тайна Голгофы, то Достоевский воплотил в своем искусстве любовь людей во Христе не как бескачественное уравнение, а как идущее вглубь утверждение лика человеческого в Боге и Бога в человеке. Нет ничего более бездуховного и более телесно-душевного, чем менталитет Толстого. Достоевский же сказал нам трагическую правду об антихристовых соблазнах России, хотя и сам соблазнился народопоклонством и национализмом.

Многие отечественные мыслители, оказавшие влияние на развитие национального менталитета, подверглись «соблазну космического прельщения», то есть различным формам чуждого христианству пантеизма. Среди них Федоров с его кощунственной идеей физического воскресения мертвых, Циолковский с полубуддистским представлением о «всебожии» и его последователь Вернадский…

Однако магистральное направление развития российской мысли, которое должно было оказать наибольшее влияние на становление нашего менталитета, целиком находилось в рамках православной духовности. Здесь можно назвать многие имена, но лучше ограничиться несколькими, к сожалению, либо недостаточно изученными, либо до недавних пор доступными лишь зарубежному читателю: это Хомяков, Киреевский, Трубецкой, Шестов, Бердяев, отец Сергий Булгаков, Ильин, Франк, отец Павел Флоренский, Лосский, Сорокин и Лосев. 

Столь мощной плеяды религиозных мыслителей не знало, пожалуй, ни одно общество. Однако, если религиозные экзистенциалисты Сёрен Кьеркегор, Карл Ясперс, Франсуа Мориак и Габриэль Марсель оказали громадное влияние на европейский менталитет, то наши философы, по крайней мере в период «коммунистического эксперимента», были совершенно недоступны читателю. Потому-то и духовность Запада, зачастую подвергающаяся у нас нападкам в связи с несомненным тяготением к материальной культуре, находится все же в более стабильном состоянии, нежели катастрофически падающая духовность русских, украинцев, и белорусов.

С этой точки зрения, наряду с практическими акциями, предпринимаемыми Святейшей Церковью и интеллигенцией по возрождению духовности, отнюдь не лишним было бы обращение к богатейшему багажу русских религиозных мыслителей. Восточные славяне переживают ныне тяжелейший период разброда и шатания, чем уже умело пользуются представители духовно и исторически чуждых нам учений. На книжных прилавках без труда можно найти огромные тома… «экзотерики», зачастую густо приправленной христианской терминологией, но ничего общего с учением Христа не имеющей. Крайне активны иеговисты и прочие секты западного происхождения. Книги же Бердяева или Соловьева встречаются все еще редко. А ведь популяризация идей русских религиозных мыслителей могла бы принести ощутимую пользу тому делу, важнее которого нет ни для одного мыслящего человека - делу возрождения духовности восточных славян.

                                                                                                                             Сергей Кирюта